Отчет о проделанной работе
2015
Галерея XL

Бюрократически-формальное название новой выставки Александра Повзнера открывает ее к прочтению в духе политической экономии — прочтению, выручающему зрителя, сталкивающегося с неописуемостью объектов, скульптур и картин художника с точки зрения содержания, сюжета или мимесиса. Заголовок продолжает цепочку названий, связанных с трудом и фабрикой. Инсталляции и скульптуры художника, таким образом, предъявляются нам как фабричная продукция, изготовленная за определенный срок («Отчет о проделанной работе»), отпускающаяся по весу («Брутто») в рабочее время («Ушел в магазин буду через 5 минут»). Логично предположить, что Повзнер воспринимает свои работы как товар, но не в бытовом смысле, а в историческом — каждое произведение существует на пересечении понятий товара как фетиша, фетиша как средства символического обмена, обмена как торговли товаром без экономической стоимости.

Трудности вербализации того, что делает Повзнер, ставшие общим местом в текстах о его творчестве, напоминают замешательство Маркса при анализе специфических качеств товара как инстанции, уровня существования вещи. Замешательство это порождает поистине сюрреалистические образы, сравнимые со «встречей улитки и зонтика на операционном столе» у Лотреамона, благо речь у Маркса тоже о мебели. Стол (не операционный), ставший из полезной, рукотворной вещи товаром, пишет Маркс, «превращается в чувственно-сверхчувственную вещь. Он не только стоит на своих ногах, но становится перед лицом всех других товаров на голову, и эта его деревянная башка порождает причуды, в которых гораздо более удивительного, чем если бы стол пустился по собственному почину танцевать». (Легко представить себе возможность подобной работы Повзнера — танцующий кверху ножками стол с деревянной башкой). Указание на «мистический характер» товара приводит Маркса к разработке понятия «товарного фетишизма», основанного на доступной в то время информации о религиозных обрядах африканских племен. Во второй половине ХХ века, суммируя разные представления о фетишизме, антрополог Уильям Питц писал, что «фетиш используется как обозначение загадочной (incomprehensible) способности реальных вещей быть коллективными общественными объектами, которые воспринимаются людьми как относительно деградировавшие, но правдивые воплощения четко определенных ценностей и достоинств».

Французские философы — цитируемый Питцем Мишель Лейрис в статье о Джакометти, Жан-Люк Нанси — искали в марксистском представлении о товаре и фетише способ материализации застывших явлений, деградации не подвластных. Так появился тип «хороших фетишей». В 1929 году Лейрис писал о «кризисах», состояниях психики, с которыми ассоциируются «на вид дурацкие, лишенные символической ценности» воспоминания: «ярко освещенная улица Монмартра», «кусочки песенки, промурлыканные в случайном порядке», «встреча с греческой руиной, где пряталось странное животное типа ящерицы» и так далее. Нанси продолжает перечисление «хороших фетишей» 72 года спустя: «локон», «пачка стирального порошка», «галька, застрявшая в тростнике». «Боги или финансовая система пытаются произвести обмен» этих феноменов на их стоимость в какой-либо валюте или других товарах, пишет Нанси, «но когда обмен невозможен, оказываешься перед лицом безотносительности; ее иногда называют искусством или мыслью».

Фабрика-Повзнер производит именно такие товары, максимально близкие «хорошим фетишам», но не забывающие о своей генеалогии, включающей и африканскую скульптуру, и сюрреалистические объекты. В статье Питца упоминается золотое украшение племени Акан (Западная Африка): кобра схватила птицу-носорог за грудку — скульптурное изображение пословицы, основанной на местной легенде. В одной из работ Повзнера курица оборачивается кошкой, напоминая о поговорке «знает кошка, чье мясо съела» и детерминизме пищевой цепи. В другой скульптуре художник демонстрирует превращение пня с грибком в здание, кажется, культового назначения, ставя с ног на голову органические метафоры, свойственные описаниям архитектуры. В рамках «Отчета о проделанной работе» Повзнер вводит два новых элемента — текст (буквы) и живопись. Текст здесь редко служит подписью или солью шутки (как у соц-артистов Леонида Сокова и Александра Косолапова), он одновременно абстрагирован до ритмического узора надписи вообще (отсюда использование транслита, а не кириллицы) и конкретен, как буква «Я» на утесе в позе вечного странника с картин Каспара-Давида Фридриха. Живопись, сопутствующая скульптурам, изображает сделанные Повзнером фотографии, а не сами объекты. Так сама документация, деятельность по преимуществу основанная на информационном обмене, переводится в разряд товара с присущей ему двойственностью. ?«Хороший фетиш», по Нанси, это еще и «присутствие, создающее знак, и знак, создающий присутствие, двойная искусственность, в чьей паутине застыла имманентная странность». В «Отчете» Повзнера и присутствие наглядно — благодаря тому, что созвездия произведений установлены на стендах с колесиками. Выставка — это остановка, (гипсовый) слепок с процесса товарного производства, в ходе которого мысль становится искусством и ценность материальна настолько, что создает отдельную финансовую систему с валютой достоинством «1 Povzner».

Валентин Дьяконов